Два эссе, иллюстрированные его фотографиями…
Фото Юрия Роста
Так бывает ночью, когда проснешься и навязчивая мысль о несделанном, или сделанном неточно, или тебя обидели, а ты не ответил достойно, или ты обидел и не попросил прощения, или отважился на поступок, не совершил его… и теперь повторяешь, повторяешь, повторяешь, как надо, как мог бы, как хотел.
Словно неуверенность (или, напротив, — самоуверенность) вдруг покинула тебя, и ты внезапно оценил свое место и положение вещей вокруг, и знаешь, как будет дальше, и уговариваешь себя и мир этими бесконечными почти одинаковыми словами-заклинаниями: так верно, так верно.
А как верно?
Кто это может знать, кроме тебя? Но и ты не знаешь!
И вот щелкаешь затвором разума, пытаясь отшелушить не нужное, не важное, пустое, мертвое, и не находишь точный образ необъявленного или не можешь его узнать.
И тогда в темноте вытаскиваешь из себя все и предлагаешь — нате, сами разбирайтесь, какой я! И какой он, мир вокруг меня, люди вокруг меня, птицы… или что там у меня внутри.
А если мир этот упрятан тобой в темноту фотографической камеры и ты, только ты, на долю секунды впускаешь его туда и прячешь до поры. И никто, кроме тебя, не в состоянии его обнаружить. И объявить: вот он — такой или другой. И какой же?
Никто, кроме тебя, не вернет этот осколок пространства, этот тончайший срез времени, прошедший мимо всех. Почти мимо всех. Какая все-таки ответственность за точность реконструкции прожитого. Нужен такт, мастерство и точность подхода к предмету. Тем более что предмет твоей искусной памяти — человек. А если этот человек отражен и другими памятями по-своему и не так, как увидел ты, то еще и отвага нужна.
У Валерия Плотникова есть все необходимые качества, чтобы запомнить, вернее, одно качество, включающее все необходимые, — талант. Это он заставляет Валерия перебирать четки негативов в поисках неслучайного образа, не конечного, разумеется, но, безусловно, плотниковского.
Сергей Параджанов
Людмила Петрушевская
Владимир Высоцкий
Фотоаппарат — инструмент вроде молотка и зубила. У одного пользователя не получается ничего более художественного, чем бордюрный камень, у другого — Давид и Моисей…
У художника, работающего с камерой, меньше возможностей, чем у его коллеги с кистью или карандашом, который свободен выдумать образ и способ его существования в двухмерном пространстве. У фотографа ограничена привилегия вольности сотворения своего мира, и надо обладать отчаянным даром, чтобы из живых людей составлять картины их несбыточной жизни.
Объектив в русском языке ассоциируется с двумя словами: «объектом» — то есть предметом и «объективностью» — то есть правдой. Правда о предмете — так была задумана фотография. Дай талант — получи образ.
Художник работает с открытыми глазами. Замысел постоянно подвергается коррекции и развивается в процессе создания картины. Он полноправный держатель изображения, хозяин его, властелин и деспот. Его не интересует диалог с моделью, он говорит один.
Фотограф демократичен. Он вступает в сложные взаимоотношения с объектом. Он уговаривает и спорит, он выстраивает картину для краткого момента и всегда до того, как она будет создана. Он никогда полностью не владеет ситуацией. Он строитель, ловец и разрушитель момента. Он предлагает объекту свою игру, но играет не сам. В высоком профессионале сочетается художник, скульптор, режиссер, оператор, драматург, а в нашем случае и сказочник.
Мир фотографии нереален. На карточке изображено то, чего уже нет и не будет. А у Валерия Плотникова часто и невозможное.
Он фотограф того, чего не было, Dream master. Его построения следуют законам жанра, которые придумал он сам… Можно подражать ему, копировать его, но никто, кроме Плотникова, не может создать оригинал мечты.
В его стиле странным образом сочетается ремесло традиционной русской павильонной съемки и тонкий психологизм, присущий высокому искусству. Плотников и его герои не соответствуют ни реальному времени, ни пространству. И то и другое отсутствует в его картинах. Те знаки, которые мы видим на изображениях, — это знаки Плотникова. Он выдумал берег моря, лес, интерьер и одежду, поместив в их среду избранного человека. Разумеется, все составляющие присутствовали в природе, но никогда до Плотникова они не существовали в таком сочетании.
Его фотографии имеют глубину культурного слоя. Их ценность в деталях. Эти детали — люди.
Раскапывая (рассматривая их в книгах Фотографа, на его выставках) культурный слой, мы получаем представление о том, какими эти люди хотели быть в лучшей жизни и какими их захотел увидеть Валерий Плотников в конце двадцатого — начале двадцать первого века.
Решительно повезло тем, на кого взглянул Мастер.
Михаил Барышников
Татьяна Пельтцер и Александр Абдулов
Марина Неелова
Иосиф Бродский
Источник: novayagazeta
