Хорошо, что страна в эти дни вспоминает Валерия Золотухина – вот уже минул год, как выдающийся русский актёр покинул этот мир. Вспомнились мне и наши встречи с Валерием Сергеевичем, благодарен за это судьбе. Перечитал своё давнее интервью с ним и решил поделиться с вами, друзья…
Талант – всегда новость… Ну, что ещё, кажется, можно добавить к портрету всеобщего любимца – Народного артиста России, члена Союза писателей РФ, кавалера высшей общественной награды страны ордена «За возрождение России», лауреата других многочисленных престижных премий Валерия Золотухина? Впрочем, доверительная беседа в «намоленной» гримёрке легендарной Таганки с замечательным актёром открыла для меня немало необычного в судьбе, характере и таланте Валерия Сергеевича.
– Валерий, вначале хочу напомнить вам один эпизод из нашего давнего общения. В 1998 году в Нью-Йорке мы с вами буквально нос к носу столкнулись в кафе «Москва» на Брайтоне. От неожиданности я бурнул – привет, хотя мы не были знакомы и вы в ответ вдруг абсолютно доверительно сказали: «Старик, сегодня у меня ни минуты, а завтра, давай в это же время здесь поболтаем…». Что это, профессиональная актёрская реакция или же «приветливое» свойство характера?
– Скорее черта характера. Она от мамы и отца – вежливость, открытость. Профессия, наоборот, часто обуславливает замкнутость, отстраненность, этакую химеру, что, к слову, из меня всегда выбивал Любимов.
– «Таганка» во времена СССР была костью в горле советского строя, миной прямого действия. Глядя из нашей сегодняшней жизни, стоило «минировать» страну?
– Короче говоря, за что кровь проливали? Знаешь, мы свято верили в перемены. Я с исступлением читал:
Я не знаю, как это сделать,
но прошу вас, товарищ ЦК,
уберите Ленина с денег,
как цена его высока…
Верил ли в это Любимов? Верил. Верил комсомолец Золотухин? Верил! Некоторые сегодня говорят: «А я держал фигу в кармане…». Мне 62 года. И я сегодня хорошо понимаю, что равенства нет в природе и не должно быть. Что коммунистическая утопия пустила нашему народу моря крови. Но тогда… Мы верили в лучшее. Вообще-то, в искусстве все определяется мерой таланта. Поэма «Ленин» Маяковского написана гениальным поэтом, может быть, он именно за это и поплатился… Блок верил, что революция несет благо. «Таганка» делала великое дело – разрушала окружавшую нас ложь, и делала это талантливо. Мне не за что стыдиться.
– Сегодня в среде деятелей культуры модно дружить с политиками, политическими партиями. А как с «этим» у вас?
– Я далек от глобальной политики. Но мне не очень понятна свобода выражений в духе: когда утонул «Курск» – Путин отдыхал… Мне не нравится такого рода «цивилизованное общество». Обществу лучше бы начинать с себя и что-либо делать для страны. Хотя лично мне близка, скажем, позиция Явлинского и никак не Зюганова. Не нравится и то, что нынче все, кому не лень, пинают Ельцина. Мы просто забыли, что было с нами до него!
– Актеров театра на Таганке, кроме прочего, всегда отличали по литературным талантам. Высоцкий, Смехов, Демидова, Филатов, Золотухин – стали профессиональными писателями. Почему? И что для вас главнее – театр или, всё-таки, перо с бумагой?
– Еще учась в ГИТИСе, я начал писать свои дневники. У меня была очень маленькая стипендия и я, чтобы немного подзаработать, решил попробовать себя в журналистике. Первая в этом смысле проба пера была в 1961-1962 годах – рецензия на «Первую симфонию Шостаковича», которую, к слову, я тогда не слышал… Ха-ха-ха! Умора! Мой друг отнес ее в «Вечернюю Москву», и статью поставили в номер, но гранки попали на глаза какому-то музыкальному критику, он схватился за голову! Что это за бред! Я ведь учился на отделении музкомедии и знал музыкальную терминологию. Так что внешне, все было, как бы пристойно… Статью сняли, но заметили, что у этого «шелкопера» бойкое перо, и просили не упускать меня из виду. С того и пошло. Публиковался в «Дагестанской правде», «Магаданской правде». Получал 5 рублей, а за очерк «Колыма» – 30! Это было больше моей стипендии! По окончании ГИТИСа, начав работать в театре Моссовета, двинулся поступать… на журфак МГУ. Но меня не взяли из-за высшего образования: нужно было идти на вечернее отделение, а вечером спектакли, репетиции. А когда в 1964 году я уже был на Таганке, стало не до журналистики.
– Интересно, возможно, страна в лице Золотухина потеряла блестящего журналиста или театрального критика – уж закулисных происшествий и анекдотов для московских газет, с лихвой, по-всему, хватало?
– Еще бы. Скажем, играл я на Таганке свою первую роль – Грушницкого в инсценировке Эрдмана «Герой нашего времени». Николай Губенко – Печорина. Помню, стреляемся на дуэли с Печориным. Губенко целится в меня, но вдруг у его пистолета дуло отваливается и с грохотом падает на сцену! За кулисами бабахают фанерой помрежи, Губенко – будущий министр культуры СССР – весь зеленый, а из зала кричат: «Дуло-то, придурки, поднимите!». Умора!
– Надо понимать, что «Таганка» склонила вас к сочинительству другого рода?
– Да уж. Надо знать наш театр в те времена. Все было завязано на высокую литературу. Это был кипящий театрально-литературный котел: Эрдман, Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина, Высоцкий…
Все были творцами: кто писал стихи, кто музыку, кто прозу и пьесы. Любимов все это поощрял, ибо все вживую тут же включали в спектакли.
У меня в свое время был выбор – куда «взять крен»? Когда я написал свою первую повесть, мне маститые говорили: «Брось ты этой театральной лабудой заниматься, твое дело – литература!». В частности, это говорил Борис Полевой, нещадно в то же время, черкая зеленым фломастером по моим строчкам и приговаривая: «Старичок, то, что не напечатано, то и не написано…». А вот одна учительница писала: «Вы, прежде всего актер, а не писатель, как Шукшин!». Но я понемногу научился совмещать и то, и другое.
– К слову, и Шукшин, и вы с Алтая… как-то, именитый земляк повлиял на ваш выбор?
– Я только через много лет понял, что Шукшин, прежде всего писатель, актер он случайный. Может быть, не случайный режиссер. Кино ему, как Высоцкому гитара, лишь прибавило популярности.
Парадокс: Шукшин приехал в Москву поступать «на писателя», но его не приняли… Он пошел во ВГИК на сценарный, где его заметил Михаил Ромм. Я приехал в Москву поступать «на артиста» и поступил, и уже потом стал писать. Судьба – штука извилистая.
– Театр забирает у актера всю его жизнь. Как вам хватает времени и на кино, и на концерты, и на литературу, вы написали уже 8 книг – это ведь не шутка?
– Когда говорят: нет времени – врут. Если тебе дано писать, ты напишешь. Если нет, всегда найдешь причину не писать.
– Вас можно поздравить – на вашей Родине, в деревне Быстрый Исток достроена церковь, которую вы 12 лет строили, недавно она была открыта и освящена!
– Да, слава Богу! Храм Покрова Пресвятой Богородицы. Знаешь, мое писательство связано и с этим. Все деньги от своих изданий я вкладывал в храм. Когда вышла моя первая книга «Дребезги» – сборник повестей и рассказов – большим тиражом (150 тысяч экземпляров), я получил солидный гонорар. Тогда и решил вложить часть денег в восстановление храма на Родине, который некогда вместе с селянами разрушал и мой отец – председатель комбеда. Мы создали общину и приступили к делу. Храм деревянный. Деньги постоянно съедались то инфляцией, то дефолтом. Десять лет назад я обратился по телевидению с просьбой о помощи – никто не дал ни рубля! Два года назад на мое новое обращение откликнулся развлекательный центр «Арбат», и мы закрыли крышу храма! Я, не поверишь, плакал и молился от радости! А потом стали приходить люди, приносить деньги. Все-таки, и люди, и страна изменились. Нет, не зря мы минировали «Союз нерушимый».
– Валерий, общеизвестно, что церковь не приветствует актерское лицедейство – как тут быть?
– Да все это в прошлом! Многие наши священники так не думают. Мне на «это» хорошо мой сын сказал – он священник: «Папа, твое ремесло – это топор. Топором можно хороший добрый дом срубить, а можно наоборот, разрушить…»
– Станиславский призывал любить не себя в искусстве, а искусство в себе, но ведь без честолюбия в театре ничего не сделаешь. Вы вот совсем недавно, наряду с такими людьми, как доктор Рошаль, Юрий Лужков, Генрих Боровик, Евгений Примаков, Илья Глазунов и другие известные люди страны, стали кавалером ордена «За возрождение России. XXI век»! Но что для вас важнее – звон орденов или гром аплодисментов?
– И то, и другое. Получая орден, я был удивлен и счастлив. Но я смею полагать, что дали мне его не за просто так. В каком-то смысле – это и аплодисменты. Людям искусства очень важно внимание к ним, ведь, как правило, они подвержены и многим сомнениям, и разной самооценке того, что делают.
– Кстати, о сомнениях. Художнику нужно и вдохновение. Скажем, чувство перманентной влюбленности. Но я не про семью – это святое. Есть у вас сегодня…
– Не буду лукавить. Конечно, есть. Но я прошу журналистов корректно к этому относиться. Это тонкие материи, хочется, чтобы люди это понимали…
– Понятно, спасибо. Теперь о другом. Есть расхожее мнение, что вы всю жизнь были, как бы, в тени Высоцкого – отсюда и ваши с ним, так сказать, непростые отношения?
– (В. Золотухин запальчиво. – Г.Р.) Кто это был в тени Высоцкого? Я? Никогда!
– До сих пор ходят слухи о том, что вы якобы предали Владимира Высоцкого в истории со спектаклем «Гамлет»?
– Эта история не стоит выеденного яйца! В любом театре всегда есть второй состав. Был он и у Высоцкого и Золотухина. Раздутость этой истории, очевидно, надо искать не во мне или Володе, а в Эльдаре Рязанове, который преподнес ее таким образом…
Дело в том, что Любимов готовил свой театр к очередному серьезному фестивалю, а Володя, так сказать, загулял, долго отсутствовал. Любимов решил подстраховаться и намерился поручить роль Гамлета мне. Я сказал, что так нельзя, что нужно официально вывесить приказ, и Юрий Петрович приказом назначил другой полный состав. Не одного меня. Надо знать театр – какой же актер в мире откажется от роли Гамлета?!
Приезжает Володя, ему говорят: идут репетиции – удачные… Володя, конечно, и это нормально, – обиделся. Надо знать его характер – он не раз говорил мне: «Для меня на свете нет ни жен, ни денег, ни баб, есть только друзья!..»
Любимов добился своего: Володя стал ответственнее относиться к спектаклю. Гамлета я на Таганке не сыграл, но сыграл на телевидении под редакцией Аникста (он консультировал Любимова). Аникст был доволен. Но вот по Рязанову как-то выходило, что я травил Володю! Ужас! Незадолго до смерти Володя приехал ко мне домой… Ладно… Не хочу!
Я решил: придет Рязанов на Таганку, плюну ему в рожу. И случилось так, что приезжает он на премьеру моего «Живого», где я играл Кузькина. После спектакля Рязанов идет ко мне, обнимает, целует, говорит: «Гениально!». Не плюнул…
А ведь тогда благодаря Рязанову от меня отвернулись 250 миллионов россиян. Я получал страшные письма, где мне грозили выжечь глаза, сжечь и убить мою семью, «всех моих щенят»! Надо ведь знать фанатов Высоцкого. Ладно, мы с Володей сами про себя все знаем…
– Валерий, от журналистов вам часто доставалось, или наоборот, больше хвалили?
– По-разному. Моя позиция – всегда ищи причину в себе. Расскажу случай. Приходит ко мне журналистка из «СПИД-инфо». Милая такая, я хвост распушил. Спрашивает: «Вам нравится женщинам больно делать?» — «Да, говорю, – особенно одним местом» и говорю, каким – шучу, конечно. Но когда прочитал… Ужас! Все впрямую! И кто-то эту газету три раза мне в ящик засовывал. Хорошо, у меня жена умница. Идет презентация моей книги в «Библио-глобусе». Подходит ко мне молодой человек и говорит: «Вот в той газете ваши слова?» – «Мои» – говорю. Он потупился, я ему: «Зачем вы это покупаете, это ведь не «Мурзилка?» Я отвечал журналистке в духе ее газеты, только она этой иронии не поняла… Сам виноват!
– Я очень люблю Театр на Таганке. Здесь и молодость, и надежды, и азарт моего поколения. Но жизнь стала совсем иной. Таганка все больше напоминает «уходящую натуру». Что будет с театром, по вашему мнению, в XXI веке? Ведь ни Любимов, ни Ефремов, ни Гончаров, ни Захаров не воспитали прямых преемников – наследников своих театров… а, касательно «Таганки» – ушел и острый политический театр?
– Я прагматик. Любимову 86 лет. Ни у какого Станиславского, Мейерхольда, Таирова, Любимова учеников быть не может! Когда уходит лидер, надо начинать все сначала. И надо ждать нового лидера и понимать, что он начнет не с Золотухиным. Да, Любимов создал великий театр. Но есть время, и он успел в «свое время». Мы до сих пор делаем хорошие спектакли. Но нельзя создавать шедевры вечно. Так устроена природа. Наши зрители и наши драматурги ждут нас уже в другом месте…
Я напомню, Геннадий, слова из «Экклезиаста»: «Не говори, отчего это прошлые дни были лучше, не от мудрости это говоришь»…
Геннадий РОГОВ