Журналист и продюсер Александр Уржанов рассказал о том, почему индустрия новостей в России устроена так безобразно и что теперь с этим делать.
Александр Уржанов работал шеф-редактором программ «Парфенов» (2013, Дождь) и «Центральное телевидение» (2010-2012, НТВ), он автор нескольких документальных фильмов, в том числе «Комитет» (2014, Дождь) и «Платформа» (2013).
Мы записали некоторые тезисы выступления Александра и задали уточняющие вопросы.
— Медийный рынок сильно трясет: финансовый кризис, с которым уже столкнулись медийщики, сокращения сотрудников начались во многих компаниях, до этого произошли замены в топ-менеджменте крупных СМИ — куда все идет?
— Есть такой комикс Wulff&Morgenthaler про заседание комиссии ООН по биологическому разнообразию под лозунгом: «Два вида — это слишком много». Вот с медиа в России та же самая история: у нас жутко мало всего в индустрии. При этом на редкие новые запуски часто смотрят с неоправданным пессимизмом. Принято считать, что нам достаточно одной хорошей газеты, одного хорошего журнала. Зачем пытаться делать что-то еще? Зачем создавать новые телеканалы, зачем рубиться за аудиторию, если ее и так на всю страну всего 500 тысяч или миллион человек? Но это цифры с потолка, я в них не верю. Это не создает атмосферу, в которой интересно что-то делать. На рынке и так не очень много возможностей, и не очень много желающих делать. И вообще подавленное ко всему отношение.
— Вы сейчас востребованы в профессии?
— Если раньше было 15 мест, где я мог работать, и с тремя из них у меня получалось работать одновременно, то сейчас таких мест, наверное, всего три-четыре, а скоро и их не будет. И в любой момент может остановиться все, чем я занимаюсь.
— То, чем вы сейчас занимаетесь, это не большое телевидение…
— Сама по себе идея «большого телевидения» уже не очень увлекательна. Десять лет назад, когда я всем этим начал заниматься, была четкая иерархия: несколько федеральных гигантов и ничего не определяющие лилипуты. Сейчас эти вчерашние лилипуты — огромная часть любой рейтинговой «простыни» Гэллапа. У аудитории более-менее молодой на первом месте телеканал ТНТ, а совсем не Первый канал, не «Россия» и не НТВ. То есть картина, к счастью, усложнилась, и это позволяет находить возможности. А главное, есть большая жизнь за пределами телевизора. Я не страдаю от того, что прекратилась моя карьера в федеральном эфире. Более того, я вижу в каком замкнутом мире живут люди, которые там остались: работают непонятно ради чего, не получают удовольствия от того, что делают, не получают каких-то феноменальных денег и почти не имеют возможности реализовывать себя профессионально, у них практически нет возможности делать что-то потрясающее и удивительное.
— Компромисс между хорошей зарплатой и тем, что тебе не нравится делать, должен быть?
— Это вопрос индивидуального выбора. Я верил, что если ты делаешь хорошую профессиональную вещь, она к тебе возвращается цифрами: рейтингами, зарплатой, как-то еще. Оказалось не так. Но когда ты уже привык к тому, что можешь себя кормить и получать от работы удовольствие, потом сложно согласиться производить хренотень даже за большие деньги. Потеряешь больше, чем приобретешь. Все деньги, которые получишь, потратишь на лечение от нервных срывов.
— На какие компромиссы приходится идти сейчас журналистам в России?
— Это всегда одна и та же история. Точнее их две, но они в России очень тесно связаны. Это неизбежный выбор между доступом к массовой аудитории и возникающей при этом политической цензурой. Второй выбор: делать осмысленный продукт для небольшой аудитории или примитивный продукт для миллионов. Считается, что и то, и другое неизбежно — но на самом деле это большое заблуждение, с которым надо воевать по мере сил.
— Это не так?
— Скажем так, это очень примитивная точка зрения. Рост аудитории медиа — это в каждом конкретном случае результат сложного и хаотического процесса. И мы часто, наблюдая за этим процессом изнутри, делаем неправильные выводы. Понятно, что если в газете опубликовать заметку про человека с двумя пенисами — недавно читал такую в Independent — то ее, наверное, много людей прочитает, но это не создает единственного универсального принципа того, что аудиторию волнует только это. Это каждый раз большой, сложный, долгий процесс, огромный разговор, который можно часами вести, даже когда мы говорим про аудиторию небольшой газеты даже не города-миллионника. А мы пытаемся выявить какие-то универсальные правила для федерального ТВ.
— О влиянии аудитории. Есть то, что я называю «общественной цензурой». Это когда аудитория диктует СМИ какие темы стоит освещать, а какие нет. В прошлом году 72 процента участников опроса ВЦИОМ считали, что есть проблемы, которые СМИ можно умолчать в интересах государства. Частой стала реакция пользователей: «не поднимайте тему, не разжигайте». Список тем, по поводу которых это произносится, постепенно растет. Это все, что касается религии, национальных вопросов, прав геев. Стоит усомниться в правильности всех приговоров по делам педофилов, которые одно время штамповали, как на конвейере, как СМИ подозревают в одобрении педофилии. СМИ критикует священников, значит, замахнулись на святое.
— Это все очень быстро превращается в тыкву. Когда вы не через медиа, а лично более глубоко поговорите с человеком, доказывающим что-то с пеной у рта, к примеру, о религии и непогрешимости священнослужителей, то вы выясните, что, скорее всего, человек не назовет вам десятка церковных праздников. Одним словом, государственная цензура, конечно, страшнее.
— Назовете причины появления поверхностной, безобразной журналистики — то, о чем вы говорили в лекции?
— Я назову с ходу 15 причин и все они не объяснят даже процента всего того, что происходит. Тяжелая советская наследственность, сложная экономическая ситуация, отсутствие профильного образования, государственная цензура, неготовность общества, общие законы существования человека, которому интереснее нажать на новость «Гей переехал на «Приоре» двух кавказцев», а не на сложное расследование про пенсионную систему. Никто ж не знает какая у него будет пенсия, никто не может ее посчитать.
— Так все-таки аудитория диктует повестку СМИ?
— То, что транслируют медиа — это всегда ответственность журналиста. Не надо обвинять аудиторию, что нам приходится делать какие-то постыдные вещи, не нужно обвинять работодателей и погоду за окном. Это все всегда ответственность человека, который что-то говорит или пишет. Если нет возможности сделать это честно, можно просто смолчать.
— А как государственная политика может влиять на то, что телеканалы придумывают дурацкие заголовки к новостям на сайте?
— Вот на то, что телеканалы придумывают дурацкие заголовки, я не вполне уверен, что государственная политика влияет. Это делают люди, из которых состоит индустрия, а она состоит из исполнительных людей средних способностей — и это нормально. Есть люди, которые создают систему, есть люди, которые внутри нее потом работают. Иногда лучше ничего не делать, чем делать. Очень многие люди в профессии сейчас так и поступили.
Тезисы об индустрии безобразных новостей, записанные во время лекции Александра Уржанова «Ugly»:
Люди идут не за контентом, а за сервисами. Им интересен пользовательский экспириенс. Им интересно пользоваться сайтом, в котором учтена масса вещей: например, тепловая карта, проанализированная редакцией и превращенная в интерфейс, язык, удобство чтения заголовков, и еще много вещей, на которые мы обычно внимания не обращаем.
Одни и те же истории, которые мы видим каждый день, можно рассказывать миллионами разных способов и совершенно не важно произошло это вчера, сегодня или завтра.
Соцсети не расширяют нашу картину мира, а сужают ее: так устроены алгоритмы доставки контента в социальных сетях.
Раньше, когда ты работал на большом федеральном канале, ты мог предложить защиту слабому. Было понятно, что вот есть несчастный, есть «Левиафан» против него — и если ты включишься в их противостояние, на следующий день после выхода сюжета от слабого отстанут. Сейчас это не работает, более того, когда человек светится на ТВ, ему становится защищать себя еще сложнее. Журналист уезжает, оставляя его с его проблемой и больше никогда к ней не возвращается.
Надо понимать, что журналистику интересуют экстремальные ситуации: супернасилие в полиции, суперхалатность в медицине, суперпровалы в образовании. Мы все знаем, что от полиции хорошего ждать нечего, но мы понимаем, что 99 процентов сотрудников полиции не будут насиловать задержанного бутылкой. И если это происходит, то журналисту интересно понять, как система привела к такому супернасилию и, если он действительно является отъявленным садистом, почему он оказался внутри этой системы?
В ситуации, когда долгосрочная стратегия заключается в том, чтобы постоянно играть на ассоциировании зрителя с выстроенной раз и навсегда картиной мира, а краткосрочная — в погоне за трафиком, государственные СМИ — поскольку государственная монополия в России на СМИ ощутимая — вынуждены превращаться в таблоиды. Таблоиды не вчера придуманы и они являются важной частью медийной экосистемы. Но когда они становятся мейнстримом, то это говорит, что с системой что-то не в порядке.
Гулим Амирханова
Источник: oblako-media
