А. ЛЕВИТАН (8 мая). В 9 часов утра мы, несколько операторов киногруппы 1-го Белорусского фронта, прибыли на Темпельгофский аэродром, куда в полдень на американском самолете доставили немецкую делегацию, уполномоченную подписать капитуляцию Германии. Кейтель никак не мог понять, что представляет армию, которая капитулировала. Он все время пытался играть в великого маршала…
Н. КИСЕЛЕВ. Разыграться ему не дали: всю немецкую делегацию – человек 15 – быстренько погрузили в автомашины и дали текста акта о капитуляции. Прямо здесь, на аэродроме, в машинах, они стали усердно изучать документ. Я открывал дверцы машины и снимал Кейтеля и других за этим занятием. Затем их повезли в Берлин, в район Карлсхорста.
А. ЛЕВИТАН. Подписание капитуляции должно было состояться в здании бывшей немецкой военно-инженерной школы. Мы приехали еще днем и распределили точки съемки (мне поручили наблюдение за немецкой делегацией), ждали, нервничали, не могли отлучиться ни на минуту из боязни пропустить начало, но церемония подписания состоялась еще очень не скоро.
Н. КИСЕЛЕВ. Часов в 7 вечера я пришел на виллу, где поместили немецкую делегацию: текст все так же внимательно изучался. Вели они себя надменно, и прежде всего – Кейтель…
Подписание задерживалось потому, что, как оказалось, имелись серьезные разночтения между русскими, английскими и немецкими копиями документов. Около 9 вечера начало смеркаться, и в бывшей школе зажгли свет. Я снимал с улицы освещенные окна здания, а позже – приезд немецкой делегации. Мы долго ждали и чертовски устали…
А. ЛЕВИТАН. В ноль часов наконец двери распахнулись, вошли представители стран-союзниц и заняли свои места. Столы в здании были составлены буквой «Т», вверху которой расположилось союзное командование. За союзниками вошел целый корпус представителей советской и иностранной прессы; часть корреспондентов села по обеим сторонам ножки «Т», часть, кому места не хватило, осталась стоять. Справа от «Т» была входная дверь и столик немецкой делегации. Жуков сказал:
– Ввести немецкую делегацию!
Л. МАЗРУХО. Все мы нацелили аппараты на дверь. Дверь открылась: первым появился Кейтель – с жезлом, с моноклем…
А. ЛЕВИТАН. За ним – свита лощеной офицерни. Кейтель опять пытался играть в великого маршала…
Н. КИСЕЛЕВ. Он щелкнул каблуками, сделал приветственный жест маршальским жезлом – как тамбур-мажор, притопнул ногой и чуть не споткнулся…
А. ЛЕВИТАН. Кейтель сел за маленький столик, а свита осталась позади – подтянув животы, вытянувшись в струнку, держа фуражки на согнутой правой руке. Не так давно весь этот чрезвычайно отработанный ритуал, возможно, мог кого-то поразить, но сейчас он вызывал только смех. Надо сказать, что Жуков оказался не только выдающимся полководцем, но и великолепным режиссером: он не дал Кейтелю долго красоваться – едва тот сел, вставил монокль в глаз и эффектно оперся на руку, Жуков сказал:
– Я предлагаю, чтобы немецкая делегация подписала акт о безоговорочной капитуляции Германии вот там, – и маршал указал пальцем на торец стола, за которым сидели главы делегаций союзников. Немцы подошли к указанному Жуковым месту, Кейтель сел и стал подписывать капитуляцию.
Л. МАЗРУХО. В этот момент какой-то американский оператор рывком отбросил край серо-зеленого немецкого шинельного сукна, которым были покрыты столы, стал обеими ногами на стол и стал снимать. И тут началось…
А. ЛЕВИТАН. Забыв про распределение обязанностей, про заранее установленные точки съемки, все ринулись поближе – туда, где ставилась последняя точка в истории Великой Отечественной войны.
Л. МАЗРУХО. Я видел, что Р. Кармен снимает, положив камеру, как на штатив, на плечо стоявшего впереди него генерала. Тот, опешив, воскликнул: – Вы с ума сошли!
Кармен, продолжая снимать, бросил:
– Терпите, генерал, такое бывает раз в жизни!
И генерал покорно держал на плече камеру, пока у Кармена не кончилась кассета.
А. ЛЕВИТАН. Я оказался впереди, снимал Кейтеля крупным планом, был очень доволен и в этот момент почувствовал, как кто-то настойчиво вытягивает меня назад. Я страшно возмущался, сопротивлялся, потом оглянулся и увидел Ю.Я. Райзмана, режиссера фильма о взятии Берлина и руководителя всех съемок. Он отвел меня в сторону и сказал:
– Боже мой, как вы ничего не видите!
К тому времени Кейтель уже поставил подпись под текстом капитуляции, и ее стали подписывать представители союзников. Жуков сказал:
– Немецкая делегация свободна.
Немцы отошли и сели за свой столик. Все от них отвернулись, потому что они свое дело сделали, и теперь свет прожекторов и все внимание операторов и корреспондентов были обращены только на союзников. А немцы сидели одни, никто ими больше не интересовался. И Юлий Яковлевич сказал:
– Вы, пожалуйста, снимите ВОТ ЭТО. ВОТ ЭТО же очень важно!
Я понял тогда, как важно, когда на такой событийной горячей съемке находится хоть один человек, который сохраняет способность хладнокровно ориентироваться в обстановке.
Едва делегации союзников вышли (немцев удалили еще до того), как корреспонденты расхватали все, что было на столах: самопишущие ручки, карандаши, бумаги… Кармен унес, по-моему, чернильный прибор…
Н. КИСЕЛЕВ. Я наснимал очень много и так устал, что сразу помчался в дом, где жил, бросился на кровать и уснул, не раздеваясь.
Л. МАЗРУХО. В 0 часов 43 минуты 9 мая закончилась процедура подписания акта о безоговорочной капитуляции Германии. И вскоре в том же зале состоялся банкет.
Никто уже не снимал: мы были в таком состоянии, когда не до съемок. Какая жалость! Остались бы бесценные уникальные кадры: когда все, что называется, разошлись, в центр зала вышли Жуков и Вышинский и сплясали русскую. Маршал пошел вприсядку и немного тяжеловато выделывая коленца, а вокруг него с платочком в руках вился седой Вышинский. Это зрелище я не забуду до конца своих дней!..
Источник: «Не забыто!» Рассказы фронтовых операторов / Записал Григорий Цитриняк. М.: ВБСК, 1986. С. 83–88.
